Замок с часовым механизмом на банковском хранилище был поставлен на восемь пятьдесят. На десять с чем-то минут позже Руди и Джексон очистили его от наличности — за исключением однодолларовых бумажек и монет и нескольких тощих пакетов с оборотными ценными бумагами.

Банкир лежал распростершись на полу, почти мертвый после того, как Руди охаживал его пистолетом. Споткнувшись о его бесчувственное тело, Руди, озверев, пнул его в лицо и обратил полубезумные глаза на юношу. Страх переполнял его сейчас, словно безудержный, разнузданный страх перед загнанной в угол крысой. Ему предстояло вовремя остыть, сконцентрироваться и превратиться в смертоносное, срабатывающее мгновенно, как спусковой крючок, коварство, которое провело его через столько передряг. Которое заставляло его выживать спустя столько времени после того, как измученный человек внутри его взмолился о смертном покое. Сейчас, однако, он не чувствовал ничего, кроме невыносимого страха, и ему нужно было на что-то наброситься. На что угодно.

— Ты что-нибудь слышал там, снаружи? — Он мотнул головой в сторону улицы. — Ну так что, слышал?

— Слышал ли что-нибудь? Ч-что...

— Бомбы, болван ты длинноухий! Какую-нибудь возню...

— А-а-а-а... Да вряд ли мы могли услышать, а, Руди? Я хочу сказать, там, в хранилище, мы... Н-нет! Н-не... надо! — Юноша издал сдавленный крик. Он попытался выхватить из-за пояса пистолет. Потом завалился вперед, схватившись за свой наполовину выпотрошенный живот, за кишки, за наличие которых Торренто его насмешливо хвалил [1] .

Руди захихикал. Он издал звук, который странным образом походил на всхлип. Потом вытер свой нож о книгу записей, убрал его в карман и поднял два чемоданчика.

Он донес их до двери банка, снова поставил. Повернулся и задумчиво посмотрел на троих банковских служащих. Они валялись на полу в коридоре, с заклеенными скотчем ртами, их запястья и лодыжки были тоже связаны клейкой лентой. Они все смотрели на него, закатив глаза, и Руди, колеблясь, потрогал свой нож.

Они знают, что на нем висит ограбление, убийство юноши. А если дело не выгорит, Док, несомненно, сумеет спихнуть на него и смерть охранника. Уж Док останется чистеньким, он и эта смазливая маленькая змея — его женушка! Но как бы там ни было, эти мужланы могут показать на него пальцем — отобрать его клиновидное изображение среди миллиона рож на фотографиях. Так что, поскольку его все равно нельзя отправить на электрический стул или удавить больше чем один раз, почему бы не...

Он опять достал нож. Ходил от одного служащего к другому, перерезая путы, стягивающие их лодыжки, пиная, осыпая ругательствами и рывком ставя их на ноги.

Толкая людей впереди себя, он загнал их обратно в хранилище. Потом резко захлопнул за ними дверь, несколько раз повернул дверную ручку.

Нет никакого смысла их убивать. Его видели, когда он заходил в заведение, и наверняка увидят, когда он будет выходить. Снаружи уже поднялась страшная суматоха; она усиливается с каждой секундой, и даже здесь чувствовался запах дыма. И все-таки кто-то, множество этих «кого-то» увидят, как он уходит. Максимум, на что он может надеяться, — что никто из них не попытается ничего предпринять. Никто из них ничего и не предпринял. Док рассудил правильно: у них и без того было слишком много интересного, чтобы обращать внимание на него. Да и что, в конце концов, забавного в человеке, выходящем из банка в часы, когда совершаются банковские операции?

Переулок был запружен толпой, время от времени откатывающейся к тротуару, когда принесенный ветром дым угрожал ее окутать. Сноп искр взметнулся кверху от горящего сена. Бензобак взорвался, извергнув в воздух искрящийся огненный фонтан. Толпа взревела, создавая давку, и устремилась обратно на перекресток, люди же с перекрестка пытались протолкнуться вперед. Несколько людей в красных шлемах суетились вокруг, тщетно крича и жестикулируя. Пожарные в красных шлемах устремились по улице, таща за собой двухколесную тележку с брандспойтом. Колокол в башне здания суда звонил не переставая.

Руди погрузил чемоданчики в машину. Он сделал U-образный поворот, просигналив паре мужланов, чтобы те ушли с дороги, и поехал в сторону городских окраин.

Через квартал Док сошел с тротуара на проезжую часть и подсел к нему. Они поехали дальше, Руди гаденько ухмыльнулся, заметив ту скрываемую под нарочитой беспечностью осторожность, с которой Док обращался со своим пальто. Маккой спросил, как у них все прошло.

— Две сотни в облигациях. Где-то сто сорок наличными.

— Сто сорок? — Док стрельнул в него взглядом. — Понятно. Наверняка было много однодолларовых бумажек и серебра.

— Ну, может быть, и больше, черт возьми! Ты думаешь, я считал на арифмометре?

— Да ладно тебе, Руди, — увещевал Док, — не обижайся. А как все прошло с мальчиком?

— Что ты под этим подразумеваешь — как все прошло? А как это, по-твоему, должно было пройти?

— Да, конечно. Плохо, — туманно сказал Док. — Мне всегда как-то не по себе, когда возникает необходимость в чем-то таком.

Руди фыркнул. Он сунул в рот сигарету, положил левую руку в карман пиджака, якобы ища спички. А вытащил ее с тяжелым автоматическим пистолетом, который навел, держа руку поперек коленей.

— Бросай винтовку, Док. Кинь ее в кювет.

— Можно и так. — Док словно не замечал автоматического пистолета. — Вряд ли она нам понадобится.

Он вытащил винтовку, стволом кверху, и выбросил в окно. Руди снова фыркнул.

— Вряд ли она нам понадобится! — поиздевался он. — Да и этот револьвер, что в твоем пиджаке, тоже, пожалуй, тебе не понадобится, Док, так что не тянись за ним. Просто сними пиджак и брось его на заднее сиденье.

— Послушай, Руди...

— Давай!

Док сделал и это. Руди заставил его наклониться вперед, потом откинуться назад, быстро обшарив его брюки. Он кивнул, разрешив Доку зажечь сигарету. Док чуть повернулся в кресле, глаза его под полями шляпы были печальными.

— Это не имеет смысла, Руди, — если это то, что я думаю.

— Это то самое. Именно то, что ты замышлял в отношении меня.